(5/6) Современная Россия: Насаждение отсталости в действии

У современного отечественного капитализма два источника: разложение советской бюрократии и влияние глобального капитализма. Первый фактор связан с природой советского строя.

Сточки зрения автора данной работы, его самый глубокий анализ был предложен Львом Троцким в классическом произведении исторического материализ­ма «Преданная революция» (1936 г.).⁸⁶ Вопреки офици­ально провозглашенной победе социализма в «одной, отдельно взятой стране», один из вождей русской революции убедительно показал, что советское общество было всего лишь переходным, т.е. что оно лишь пыталось строить социализм. В отсутствии победоносной мировой социалистической революции это общество скатится назад к капитализму. «Привилегии имеют небольшую цену, - писал Троцкий, - если их нельзя передать детям по наследству. Поэтому привилегированная бюрократия рано или поздно захочет завладеть управляемыми предприятиями, превратить их в частную собствен­ность».⁸⁷

История полностью подтвердила предвидение марксистского мыслителя. Так, профессор Кембриджского университета Дэвид Лейн отмечает, что большинство работ по переходу к рынку в России страдают тем пороком, что игнорируют ключевой вопрос о социальных силах, стоявших за реформами. Лейн выделяет две основные социальные группы, способствовавшие падению советского строя и его переходу к капитализму.⁸⁸ Это были: «административный класс», состоявший из людей, осуществлявших административный контроль над производством, образованием и наукой; и «приобретате­льский класс», состоявший из выходцев из интеллигенции, заинтересованных в использовании рыночного механиз­ма для извлечения материальных выгод из своей квалификации. К этим двум социальным категориям, выделенным Лейном, можно добавить предпринимателей черного рынка, чья деятельность постепенно нарастала еще в порах советского общества.⁸⁹ В течение многих лет органам централизованного управления более менее успешно удавалось контролировать экономику. Однако их роль постепенно подрывалась, и бюрократия, включая директоров предприятий, повышала свое влияние.

Признавая роль этих сил в разрушении советского строя, Лейн выделяет «глобальный политический класс», который «через гегемонию западных правительств и международных организаций» осуществил свое решаю­щее влияние на «создание капитализма и буржуазного класса собственников»⁹⁰ в России. Внешне реформами руководила группа высших государственных чиновников во главе с Гайдаром. Однако «их консультировали, поддерживали и подталкивали высшие сотрудники администрации США и группа американских экономистов сходного мышления».⁹¹ Неолиберальные экономисты Джеффри Сакс, Андрей Шлейфер и юрист Джонатан Хей оказывали влияние на экономическую политику России, беспрецедентную для независимого государства: «Американские советники вырабатывали политические меры с Гайдаром, Чубайсом и их коллегами, которые потом вписывались прямо в президентские указы.

Каждое значимое экономическое решение ельцинского президентства было осуществлено именно таким образом. Парламент бывал обойден».⁹²

Это ярко подтверждается и воспоминаниями американского банкира российского происхождения Бориса Йордана.⁹³ Он рассказывает, как в сентябре 1992 г. к нему обратился Чубайс, возглавлявший Госкомиму­щество, с просьбой срочно разработать программу приватизации. Срочность объяснялась тем, что 9 декабря должен был открыться очередной съезд народных депутатов, и правительство хотело начать приватизацию до этого, поставив народных избранников перед фактом. Команда западных экспертов под руководством Йордана «работала день и ночь, буквально день и ночь, урывая несколько часов сна прямо в офисах». Пропустив многие стадии работы в ущерб качеству, разработчики успели в срок, и программа была запущена за один день до открытия съезда. «То, чего мой дед не смог достичь во время войны Белой армии с коммунистами, мы сделали, изгнав государство из отношений собственности»,⁹⁴ - с удовлетворением заключает внук белоэмигранта. Этот красноречивый эпизод свидетельствует не только о закулисной роли западных кукловодов и об их подлинном отношении к демократии, но говорит и о том, что, направляя реформы в России, они руководствовались ненавистью к нашей стране, чувством мести к своему поверженному противнику, комплексом неполноценности за перенесенный страх перед коммунизмом. Их чувства вполне понятны. Менее понятна наша готовность смириться с реформами, проистекающими из такого нечистого источника.

Основные меры экономических реформ закрепили неформальный контроль над активами со стороны новых собственников, вышедших из рядов бывшей советской бюрократии (административный класс), интеллигенции и криминального подполья. Их бесславный союз был скреплен приватизацией. Этот процесс создал самые широкие возможности для нарушения закона со стороны государственных чиновников и криминальных элементов, позволив им захватить контроль над наиболее прибыль­ными активами.⁹⁵ Отечественному читателю много известно и о крупномасштабной недооценке бывшей государственной собственности, и о волне криминального террора, сопровождавшей этот процесс, и стремительном обогащении в этот период наиболее беззастенчивых дельцов. Остановимся подробнее на природе крупного бизнеса, каким он сложился в ходе преобразований.

На начальной стадии приватизации структура собственности на российские предприятия характеризо­валась доминированием коллектива. Позже произошло перераспределение акций в пользу внешних собственников, сумевших установить контроль над российскими компаниями. Это определило российскую модель корпоративного управления.⁹⁷ Благодаря недостатку применения законов в современной России, формаль­ные права собственности не могут быть осуществлены в нашей стране, если они не подкреплены неформальным контролем над активами. Власть собственников отечес­твенных предприятий опирается на инфраструктуру контроля. Под этим термином имеется в виду сеть формальных и неформальных институтов, позволяющих осуществлять контроль над внешней и внутренней средой компании. Коррупционные связи с государством и криминальное насилие выступают неотъемлемой частью этой инфраструктуры. С другой стороны, развитые службы контроля, аудита и внутренние службы безопасности обеспечивают жесткую хватку собственников над трудовым коллективом. Таким образом, отечественная модель корпоративного управления характеризуется слиянием собственности и управления. Это сближает наш бизнес с американскими финанциализированными корпорациями, в которых акционеры контролируют менеджмент. Однако в России этот процесс принимает более криминальные и насильственные формы.

Волны перераспределения прав собственности и контроля регулярно прокатываются по отечественной экономике. Подавляющее большинство слияний и поглощений имеет враждебный характер и сопровождает­ся применением криминального насилия. В результате российский бизнес характеризуется фундаментальной нестабильностью собственности и контроля, что имеет весьма далеко идущие последствия. Испытывая постоян­ную угрозу утраты контроля над своими предприятиями, российские предприниматели не спешат осуществлять долгосрочные инвестиции. Краткосрочность, вытекающая из этой неопределенности, сильно влияет на цели отечественного крупного бизнеса, который стремится максимизировать не долгосрочный рост, а краткосроч­ную инсайдерскую ренту. Имеется в виду доход доминиру­ющей группы, извлекаемый из контроля над финансовы­ми потоками предприятий. Он присваивается за счет урезания фонда оплаты труда, инвестиций, фонда амортизации и некоторых других источников.⁹⁸ Обычно инсайдерская рента извлекается с предприятия для накопления на частных счетах российских бизнесменов в оффшорных зонах.⁹⁹ Этот тип дохода является по своей природе краткосрочным, в крайнем случае, среднесроч­ным. Способность присваивать инсайдерскую ренту опирается на инфраструктуру контроля над активами.

Инсайдерская рента имеет двойственную природу. С одной стороны, она имеет черты предпринимательского дохода, поскольку формируется за счет прибавочной стоимости (продукта неоплаченного живого труда рабочих). С другой стороны, инсайдерская рента извлека­ется за счет контроля над финансовыми потоками, основанного на инфраструктуре, представляющей собой механизм внеэкономического принуждения. Благодаря этому собственники предприятий могут присваивать еще и часть продукта накопленного труда рабочих (например, расхищая фонд амортизации) и часть трудового дохода (расхищая фонд заработной платы, присваивая бюджет­ные средства). Это типичное накопление путем отъема чужой собственности (accumulation by dispossession, см. выше). Эта последняя черта рассматриваемого дохода роднит его с феодальной рентой. Двойная природа инсайдерской ренты отражает генезис российского капитализма, возникшего из разложения сталинской системы и влияния глобального капитализма.

Отечественный внутренний рынок сжимается в результате роста неравенства в распределении доходов, усиливающегося в результате извлечения инсайдерской ренты. В самом деле, данные официальной статистики говорят о том, что доля доходов 80 % (!) населения России в совокупных денежных доходах непрерывно уменьша­лась в 2002-2009 годах, и только одной пятой самых богатых - росла.¹⁰⁰ Это оборачивается падением продаж и снижением прибыли, что подрывает накопление фондов для инвестиций. Еще более эти средства сокращаются в результате вывода ренты из конкретных компаний. Извлечение ренты сокращает доходы мелких акционеров, менеджеров, не принадлежащих к доминирующей группе, и рабочих. В результате возникают многочисленные внутрифирменные конфликты и усиливается оппортунис­тическое поведение наемных работников, а также растет рабочий протест. Это вынуждает доминирующую группу увеличивать вложения в инфраструктуру контроля, чтобы подавить эти конфликты. Все это подрывает инвестиции в модернизацию и расширение производственных мощностей.

Однако инсайдерская рента подрывает и заинтересо­ванность компаний в осуществлении потенциально выгодных инвестиционных проектов. Благодаря сокраще­нию внутреннего рынка прибыль, ожидаемая от инвести­ций в производственные мощности, является низкой. В силу этого российский бизнес отвергает крупные инвестиционные проекты с большими сроками самооку­паемости. Поскольку, как правило, это наиболее важные проекты с точки зрения технического прогресса, долгос­рочные перспективы российских компаний ухудшаются.

Кроме того, внедрение технического прогресса ведет к повышению прибыльности предприятий, что делает их более привлекательной целью враждебных поглощений. Это еще более снижает заинтересованность в модерниза­ции.

Таким образом, извлечение инсайдерской ренты раздувает внутрифирменные конфликты, уменьшает образование фондов и, в конечном счете, подрывает накопление капитала крупным российским бизнесом. Все это сближает российский крупный бизнес с понятием «люмпен-буржуазии» А. Франка.

В последние годы развивается концепция, рассмат­ривающая российское общество как вариант бюрократи- чески-монополистического капитализма.¹⁰¹ Комментируя работу С. Меньшикова, Г. Цаголов отмечает, что его «исключительно важная, если не главная мысль» состоит в том, что «в рамках российского капитализма сформиро­вался и действует мощный инерционный механизм, обусловливающий вращение всей экономики в заколдованном кругу главных диспропорции и перекосов».

Сущность этого механизма обоим авторам видится в подавлении конкуренции монополией, что и выражает господство т.н. «олигархов». Однако крупный бизнес в России не обладает автономией - наблюдается тесное сращивание олигархов с государством. Именно из этой природы современного российского капитализма и вытекают такие его черты, как перекос в пользу топливно-энергетического комплекса, ограниченность внутреннего рынка из-за массовой бедности населения, высокая степень коррупции и преступности.

Концепция бюрократически-монополистического капитализма хорошо сочетается с моделью российского корпоративного управления, изложенной в данной работе. В самом деле, внешняя защита прав собствен­ности как часть инфраструктуры контроля, предполагает тесный союз верхушки крупного бизнеса с государствен­ным чиновничеством. Термин «сращивание» здесь очень подходит, т.к. крупные чиновники все чаще становятся крупнейшими завуалированными собственниками, контролирующими предприятия через «облако» (по выражению Якова Паппэ) оффшорных фирм. Максимиза­ция инсайдерской ренты является главной целью бюрократически-олигархического правящего класса. Как показано выше, этим вполне объясняется растущая бедность. Сращивание бизнеса и власти означает, что коррупция не просто присутствует где-то на периферии системы, а становится ее экономической основой. В самом деле, коль скоро нельзя сохранить контроль над активами без «крыши» в лице власти, то взятка становится формой своеобразных инвестиций, имеющих приоритет перед вложениями в развитие производства. По- существу, взятка становится элементом кругооборота капитала в наших условиях. Понятно, что подобное сращивание по определению подавляет конкуренцию. Чтобы понять, почему оно ведет к искажению структуры экономики, надо принять во внимание то влияние, которое периферийное положение страны оказывает на механизм ее экономического роста.

Экономический рост в решающей степени зависит от структуры цен, складывающейся в экономике. Отрасли, в которых надбавка на удельные издержки производства выше, получают большую прибыль и, соответственно, располагают лучшими инвестиционными возможностями. Российская экономика представляет собой яркий пример диспаритета цен.¹⁰⁴ Для нее характерно наличие двух неравных групп отраслей с ценами, растущими относи­тельно быстрее, и ценами, растущими относительно медленнее. Первая группа включает топливно- энергетический комплекс, цветную и черную металлур­гию, пищевую промышленность и ряд сегментов других отраслей. Вторая - все остальные. Среди компаний привилегированного сектора экономики доминируют экспортеры энергоносителей, металлов, минеральных удобрений и некоторой другой продукции. Они обладают возможностью ограничить предложение своей продукции на внутреннем рынке, вывозя ее за рубеж. Эта власть над внутренним рынком реализуется через рост цен для своего потребителя. Неконтролируемый рост цен вздувает издержки обрабатывающей промышленности и порожда­ет перетекание капитала в добывающие отрасли.

Структура цен российской экономики показывает, что собственники привилегированного сектора и отраслей- жертв диспаритета цен присваивают доходы, отличающи­еся по величине и характеру. Надбавки на удельные издержки первого сектора растут быстрее, поскольку они включают большую долю инсайдерской ренты, чем надбавки второго сектора. Эта разница цен отражает разницу власти над рынком различных группировок капитала. В сущности, это еще один пример превращения трудовой стоимости в цену производства, рассмотренного в первом параграфе. Неравенство в распределении инсайдерской ренты между отраслями отражает перерас­пределение прибавочной стоимости по силе капитала. Наиболее сильными являются группировки капитала, монополизировавшие экспортные производства с низкой степенью передела продукции: нефть, газ, металлы. Этой силой их наделил мировой рынок - они допущены на рынки развитых стран, на которых можно заработать американскую валюту.

Здесь необходимо сделать одно важное отступление. Если бы капитал был просто «имуществом, приносящим доход», как думает либеральная экономическая наука, то преимущество в диспаритете цен должна была бы иметь обрабатывающая промышленность, в которой наблюдает­ся большая капиталовооруженность труда. Однако в действительности капитал есть общественное отношение (труда и капитала), которое просто существует на основе тех или иных материальных носителей. Переход России к капитализму это переход именно к периферийному капитализму, вот почему относительный вес различных группировок капитала определяется не количеством металла на рабочего, а местом этой группировки в социальной системе. Капиталисты некоторых добываю­щих отраслей допущены на рынок центра, а капиталисты обрабатывающей промышленности - нет. Вот почему первые сильнее вторых, независимо от того, у кого сколько каких «вещей». Значительная часть произво­дственных мощностей отечественной обрабатывающей промышленности обесценена сложившейся системой социальных отношений периферийного капитализма, и капиталом не является. В силу этого значительная и наиболее передовая часть основных фондов обрабатыва­ющей промышленности, таких, например, как ядро машиностроения - станкостроение - обречена на уничтожение. Диспаритет цен в российской экономике определяется ее подчиненным местом в мировом хозяйстве и является одним из важнейших инструментов трансформации ее социальной структуры и производи­тельных сил.

Компрадорский характер нашего крупного бизнеса, характерный для стран периферийного капитализма, проявляется в систематическом вывозе капитала за рубеж в виде низкорискованных сбережений. По данным Центрального банка России, чистый вывоз капитала из страны частным сектором составил в 1994-2010 гг.

$ 382.2 млрд (по данным платежного баланса РФ).¹⁰⁵ Только за первый квартал 2011 г. тот же показатель достиг $21.3 млрд¹⁰⁶, несмотря на рост цены нефти за тот же период на 27 %.“⁷ Таким образом, отток капитала составляет доминирующую черту российской экономики как в период кризисов, так и в период подъемов. Вместе с тем происходит и ввоз капитала из-за рубежа. Так, в 2006 и 2007 гг. ввоз капитала превысил его вывоз на $41.4 и $81.7 млрд соответственно.¹⁰⁸ При этом важнейшие позиции среди иностранных инвесторов в российскую экономику устойчиво занимают страны-оффшоры.

Кроме того, денежная политика российских властей определяется стремлением поддерживать валютный курс, выгодный нефтеэкспортерам. Деньги печатаются, исходя из необходимости покупать «избыточную» часть долларов, угрожающую привести к падению курса рубля и обесце­нению выручки экспортеров, обмениваемой на нацио­нальную валюту.¹⁰⁹ В целом в 2000-е годы, по мнению С. Сулакшина, из финансового оборота страны изъято 2,0 - 2,6 трлн долл.¹¹⁰

Следует учитывать и повышательное влияние денежной политики на ставку банковского процента плюс к высокой премии за риск. Ставка рефинансирования (rate of refunding) российского Центрального банка (ЦБ) достигала в середине 1990-х годов абсурдных цифр, превышавших 200 %. В дальнейшем произошло ее снижение до уровня 10-13 % в 2004-2007 гг. В тот же период на Западе ставка центральных банков была много ниже: в Германии она составила всего 3-5 %, в США - 3,15-4.83 %, в Канаде - 2.75-4.50 %.^т В кризисный период ставка рефинансирования ЦБ РФ снизилась еще больше и достигла уровня 8 % к 2011 г.¹¹² Однако это намного выше, чем, например, в США, где ставка по федеральным резервным фондам (Fed Funds Rate) установлена на уровне 0.25 %.^11Э В целом, эксперты оценивают политику «финансового таргетирования» (financial targeting) российских денежных властей как тормоз экономического роста.¹¹⁴ Таким образом, политика Центробанка подчинена интересам господствующей группировки крупного бизнеса, а не необходимости обеспечить совокупный спрос, достаточный для роста внутреннего рынка.

Следует учитывать, что вывоз капитала, валютный курс, эмиссия денег, бюджетная политика (включая как расходы государства, так и налоговую политику) представ­ляют собой единый механизм. Он определяется положе­нием, занимаемым страной в мировом хозяйстве. Выше уже подробно объяснялось, что страны периферии вынуждены вкладывать свои валютные сбережения в финансовую систему США. Россия не исключение. Как показано выше, вывоз капитала из страны значителен. Как и денежная эмиссия, он обеспечивает курс рубля к доллару, выгодный экспортерам (т.е. группировкам отечественного капитала, которые мировой капитализм наделил особой силой). Той же цели служит и бюджетная политика. Чтобы не осуществлять дополнительную эмиссию денег (совершенно необходимую, чтобы прекратить удушение отечественной обрабатывающей промышленности), требуется добиться бездефицитного бюджета. Для этого необходимо урезать государственные расходы (т.е. сокращать затраты: на оборону, образова­ние, здравоохранение, науку, спорт, пенсионное обеспе­чение и т.д.) и повышать налоги (но не на личные доходы элиты, а на производственную деятельность той же обрабатывающей промышленности, машиностроения, сельского хозяйства). Когда многие наши патриотически настроенные специалисты возмущаются тем, что отечественный «стабилизационный фонд» вложен в американские ценные бумаги, они должны подумать о том, что нельзя просто вернуть эти средства в страну и вложить в развитие, оставив неизменным сам общес­твенный строй периферийного капитализма.

Все эти процессы в совокупности определили ущербный характер инвестиционных стратегий россий­ских компаний. Результаты некоторых опросов менед­жмента предприятий свидетельствуют, что среди их участников доля компаний, предпринимавших какие-либо инвестиции в 1999-2011 гг., колебалась от 79 до 45 %. Примечательно, что даже в марте-апреле 2011 г., т.е. в условиях выхода из кризиса, 48 % опрошенных организа­ций не осуществляло никаких капиталовложений вообще.¹¹⁵ Не меньшее значение имеют качественные показатели инвестиций. В марте-апреле 2011 г. лишь 12,5% обследованных предприятий делали инвестиции, позволяющие обеспечить полноценную модернизацию производства. Остальные осуществляли лишь частичное улучшение производственных мощностей (36 %), сохраняли достигнутый уровень (34 %) или же технологи­чески деградировали (17 %).¹¹⁶ Данные официальной статистики¹¹⁷ предполагают, что в 2000-е гг. физический износ, а не отставание от передовых технологий, был главной причиной замены оборудования российскими компаниями. При этом неэффективная техника продолжа­ла широко применяться. Большинство российских предприятий (89 %) покупает отечественное новое оборудование¹¹⁸, которое менеджеры считают неконку­рентоспособным в сравнении с импортным.¹¹⁹

А. Корнев дает ключ к пониманию этой проблемы, показывая, что машиностроение приспособилось к падению спроса предприятий на свою продукцию, упрощая выпускаемую технику, переходя к более примитивным технологиям, предлагая рынку более дешевое, но менее эффективное оборудование и т.д. Такая стратегия позволяет отечественным фирмам снизить затраты на инвестиции.¹²⁰ Согласно некоторым исследованиям «дешевые» варианты требуют в два-три раза меньших затрат на единицу капиталовложений, чем стратегии, предполагающие новое капитальное строит­ельство и расширение производственных мощностей предприятий.¹²¹ Результатом ущербных инвестиционных стратегий российских компаний стало плачевное положение фонда основного капитала страны в целом.

Даже официальная статистика свидетельствует, что в российской промышленности доля нового оборудования возрастом до 5 лет не достигла уровня 1990 г.¹²² А. Аганбегян считает, что средняя продолжительность жизни машин и оборудования в нашей экономике в целом составляет 18-19 лет вместо необходимых 7-8.¹²³ Согласно расчетам А. Корнева, «в настоящее время средний срок жизни машин и оборудования в промыш­ленности, в том числе инвестиционном машиностроении, составляет более 21-го года, что вдвое больше аналогич­ного показателя 1990 г. (10,8 лет).... В 2007 г. доля машин и оборудования в составе основных фондов промышленности, в том числе инвестиционного машинос­троения, составила: в возрасте свыше 20 лет 51,5 %, 10- ти лет - 13,7,15-ти лет - 25,9 %».¹²⁴ Эти оценки подтвер­ждаются фактом спада в инвестиционном машинострое­нии, выпуск которого в 2008-2011 гг. составил всего 17 % от уровня 1985 г.¹²⁵

Изложенные факты красноречиво свидетельствуют, что в течение последних более двадцати пореформенных лет в России происходил процесс интенсивного насажде­ния отсталости путем не просто трансформации, а буквально ломки производительных сил и общественных отношений.