Беснование финансов

Одной из быстро развивающихся областей современного марксизма являются денежно-финансовые вопросы. Традиционно в послевоенный период марксистская теория денег оставалась в тени, т. к. считалось, что товарная теория денег Маркса устарела. В самом деле, Маркс считал «всеобщим эквивалентом» стоимостей товаров золото и серебро. Эти благородные металлы заключают даже в небольшом своем количестве значительную величину трудовой стоимости (общественно необходимого рабочего времени). Это позволяет золотой монете или разменным на нее бумажным деньгам выполнять функции меры стоимости, средства платежа, обращения и образования сокровищ, а также обеспечивать международные расчеты (функции мировых денег). Неоклассическая теория не признает трудовой стоимости, а, следовательно, и товарной природы денег, считая их просто техническим средством обмена (монетаризм). И вновь здесь проглядывает позитивистская приверженность форме явления в ущерб исследованию его сущности. Марксова теория денег включает их роль как средства обмена (функции средства обращения и средства платежа), но ставит ее в зависимость от сущности – функций меры стоимости и образования сокровищ. Поскольку стоимость является не физическим свойством товаров, а общественным отношением, то деньги – этот носитель стоимости в чистом виде – также являются носителем отношения капитала и труда. «Возможно, данное учение и представляет интерес для любителей сложных интеллектуальных конструкций», – может возразить мне иной читатель, – «но сегодня оно имеет чисто исторический интерес, т. к. размен бумажных денег на золото, как известно, давно прекращен. Сегодняшние деньги – американские доллары – печатаются вне всякой связи с золотым запасом США, товаром в марксовом смысле не являются, а значит, и вся эта теория решительно устарела». – Не спешите с выводами, уважаемый читатель, а лучше послушайте, что говорилось об этом на конференции.

Блестящий доклад на эту тему был предложен Мараей Ивановой из Нью-Йоркского университета. Доклад был озаглавлен: «Маркс, Минский и великая рецессия». По существу, это развитие изложенной выше концепции мирового кризиса в аспекте мировых финансов.

Автор отмечает стремительно возросшую в условиях текущего финансового кризиса известность американского посткейнсианца Хаймана Минского (1919–1996). До сих пор его известность ограничивалась альтернативными школами экономики, а в мэйнстриме он считался маргиналом. Жизнь заставила оценить вклад Минского по достоинству. В детстве он был потрясен драмой Великой депрессии 1929–1933 гг. и с молодых лет думал о том, «может ли это случиться опять?». Результатом этих размышлений стало оригинальное развитие теории финансов Дж. Кейнса. Последний считал деньги институтом, страхующим перед фундаментальной неопределенностью будущего[1]. Это означает, что, когда уверенность людей в стабильности падает, они начинают накапливать деньги «на черный день», в экономике падает ликвидность (платежеспособный спрос), и наступает кризис. Минский развил учение Кейнса об отрицательном влиянии финансовых спекуляций, усиливающих фундаментальную неопределенность будущего. Согласно Минскому, периоды стабильности капиталистической экономики являются лишь переходными к нестабильности. Это вытекает из самой природы рынков капитала. «Гипотеза финансовой нестабильности» подчеркивает, что инвестиции сперва безопасно осуществляются в прибыльные производственные проекты. По мере их исчерпания вложения направляются в финансовую сферу. Поначалу речь идет о «здоровых» финансах – банки, страхование и т. д. По мере падения доходности в этих областях происходит переход к финансовым спекуляциям и, наконец, к «финансам Понци»[2]. Таким образом, вопреки неоклассической догме о рыночной саморегуляции, капитализм, предоставленный своим внутренним силам, отклоняется от равновесия. Разорение предприятий реального сектора ведет к обвалу котировок их ценных бумаг. Если это происходит достаточно часто, то начинают падать котировки акций и вполне здоровых компаний. Так финансовый сектор аккумулирует неблагоприятные сигналы реального сектора, усиливает их и транслирует на всю экономику, вызывая кризис. Более того, Минский показал, что институциональная природа капитализма последних двух – трех десятилетий претерпела радикальные изменения, когда финансист решительно потеснил индустриалиста, а внутри современных финансов управленец инвестиционного фонда потеснил банкира, связанного с промышленностью. Так возник «капитализм денежного менеджера», управляющего чисто спекулятивными капиталами. Финансовая сфера стала источником постоянной и растущей нестабильности. Такова, в общих чертах, знаменитая «парадигма Уолл-Стрита» Минского. Достойно восхищения, что он твердо настаивал на неустойчивости современного капитализма и его готовности скатиться в кризис в период послевоенной стабильности и во времена подъема неоконсервативной волны (с 1980-х годов), когда эта позиция могла только противопоставить его мэйнстриму и вывести на обочину академической жизни Запада. Остается только сожалеть о том, что выдающийся мыслитель не дожил до современного кризиса, ярко подтвердившего его взгляды.

Иванова высоко оценила научный потенциал этих идей. Однако она отметила, что совершенно напрасно в сознании многих исследователей взгляды Минского затмили теорию Маркса, ибо эвристический потенциал последней в объяснении современных мировых финансов гораздо выше. Ограниченность Минского состоит в том, что он видит корни возросшей нестабильности в самой финансовой области. Он не предложил, например, никакого объяснения выдвижению «денежного менеджера» на первый план в современном капиталистическом классе. Не предвидел он и неприемлемо высокого уровня государственной задолженности, возлагая надежды на стабилизацию капитализма через финансовую политику государства, которое обуздает спекулянтов и стимулирует экономику через государственные займы. Более широкая концепция капитализма, в которой финансы являются, пусть важной, но только частью более общего целого, у Минского отсутствует.

Целостная концепция капитализма Маркса позволяет интерпретировать проблемы современных финансов гораздо глубже. Такую возможность дает товарная теория денег, рассматривающая феномен «кредитных денег», как его называет Маркс. Банк кредитует предпринимателя, тем самым, создавая дополнительные деньги. Но эти средства являются деньгами в неполном смысле слова. Они выполняют функцию средства обращения, но не могут служить мерой стоимости. Будучи инвестированы в производство, «кредитные деньги» приносят прибыль, из которой выплачивается долг. В результате кредитные деньги уничтожаются, а масса денег в подлинном смысле слова, т.е. выполняющих все необходимые функции, прирастает на величину дополнительной выплаченной заработной платы. Последняя обеспечивает реализацию дополнительных товаров, созданных в ходе рассмотренного кругооборота. До сих пор все шло для капитализма хорошо. Теперь допустим, как это и произошло в небывалых масштабах на наших глазах, что масса создаваемых кредитов резко превысила их погашение в результате выплаты долгов. Тогда мы имеем прирост кредитных, неполноценных денег. Это «фиктивный капитал», ибо созданные деньги оторвались от количества общественно необходимого труда, воплощенного в товарах, включая полноценные деньги. Тут и возникает проблема реализации. Предприниматель взял кредит, организовал производство, но не может продать произведенную продукцию. Не получив прибыль, он не может рассчитаться по кредитам. Когда таких несостоятельных должников много, возникают проблемы у банков. Смекнув, в чем дело, вкладчики бросаются за своими деньгами, и начинается паника. Банкротства перекидываются из реального сектора в финансовый, и начинается полноценный кризис. На поверхности экономической жизни кажется, что дело в нехватке наличных денег. В действительности нехватка денег вызвана тем, что часть товаров не удалось продать. Причина – в недостатке заработной платы у рабочих. Экономика переинвестирована относительно платежеспособного спроса, определяемого доходами наемных работников. Таким образом, деньги в полном смысле слова – это заработная плата рабочих.

В послевоенный период до начала 1970-х годов в западном мире господствовал золотодолларовый стандарт (Бреттон-Вудская система), отражавший американскую гегемонию. Отказ от размена доллара на золото, произошедший в 1971 г., отражал возрастание относительной экономической мощи Западной Европы и Японии [3]. После перехода к т. н. «плавающим валютным курсам» (Ямайская система) доллар остался мировыми деньгами, т. е. международные расчеты и накопления по-прежнему осуществлялись в американской валюте. Таким образом, в мире доминируют чисто кредитные деньги, выполняющие функцию средства обращения, но не являющиеся мерой стоимости и оторвавшиеся от величины созданного обществом общественно-необходимого труда. Однако доллар как мировые деньги, в отличие от бумажных денег Маркса, выполняет функцию накопления сокровищ. Иванова подчеркивает парадокс современных мировых финансов – мировые деньги эмитируются страной, являющейся чистым должником остального мира. (Это значит, что американские долги иностранцам превышают долги Америке.)

Этот парадокс объясняется социальными отношениями, лежащими в основе современного мирового хозяйства. Как показано выше, последнее представляет собой симбиоз экспортно-ориентированной, изобилующей дешевым трудом периферии и финансиализированного центра во главе с США. Иными словами, мировые финансы покоятся на эксплуатации периферии центром мирового капитализма. Доллары печатаются, чтобы оплачивать товары, поставляемые периферией. «Излишек» долларов периферии вкладывается в американские ценные бумаги, вместо того, чтобы пойти на развитие национальных экономик. Приток внешних финансовых ресурсов позволяет наращивать кредитные ресурсы в США, поддерживая за их счет потребление продукции периферии. Доллар, как мировые деньги, является носителем социальных отношений труда и капитала, выступающих в специфической форме подчинения периферии центру.

Как показывает товарная теория денег Маркса, кредитные деньги, отбросившие меру стоимости, превращаются в «фиктивный капитал». Чем больше он отрывается от полноценных денег (т. е. денег, полноценно выполняющих все функции), тем глубже назревающий кризис. Как показано выше, отставание заработной платы от развития производственных мощностей в современном мире привело к недостатку совокупного спроса относительно совокупного предложения, что породило кризис. Предпринятые лидерами капиталистических государств меры по стимулированию экономики, – отметила Иванова, – свелись к дополнительному наращиванию объема кредитных денег. Из-за их неполноценности это не может привести к разрешению кризиса.

Общий вывод доклада состоит в решающих преимуществах теории денег и финансового капитала Маркса для анализа текущей «Великой рецессии».

Эта мысль вызвала споры между участниками дискуссии. Некоторые выступавшие полагали, что вклад Минского необоснованно принижается. Впрочем, их аргументация скорее свидетельствовала о том, что Минского можно интегрировать в идеи Маркса. Автор этих строк тоже решил поделиться своими соображениями по обсуждавшемуся вопросу. Мне представляется, что Маркс дает основу для более глубокой интерпретации вклада Кейнса и Минского, чем сделали они сами. Так, Кейнс понимал фундаментальную неопределенность как вытекающую из ограниченности человеческого разума, как такового. Маркс тоже отмечает этот феномен, но связывает его со специфической общественной формой капитализма. В самом деле, не всякий труд создает стоимость, но лишь такой, который создает потребительную стоимость, т. е. имеет общественное признание. Между тем, до реализации продукции ее создатель не знает, будет ли она признана рынком. «Товар рвется из рук товаропроизводителя, буквально жжет ему руки», – пояснял эту мысль профессор Н. Цаголов. Это противоречие товара и есть основа фундаментальной неопределенности, вытекающая из природы товарного производства. Маркс выразил эту проблему в теории «товарного фетишизма»: в рыночном хозяйстве человек оказывается во власти стихийных процессов, которые порождены его деятельностью, но над которыми он не властен. В силу этого основные хозяйственные процессы представляются человеку самостоятельными, необъяснимыми сущностями. Если противоречие товара образует объективную основу фундаментальной неопределенности, то товарный фетишизм – его субъективные предпосылки. Частным случаем товарного фетишизма и является фиктивный капитал, господство которого лежит в основе современной финансиализации. Итог дискуссии подвел итальянский профессор Алессандро Верчелли, подчеркнувший, что «Кейнс шире, чем Минский, а Маркс – шире, чем Кейнс. Таким образом, Минский укладывается в Кейнса, а тот – в Маркса». Кажется, эта удачная формула примирила всех.